Немтырь - Страница 8

Ружье и патроны занес в избушку. Котомку волоком затянул под крышу, поставил на чурку. Нет сил разбирать. Завтра утром посмотрит, что наложили матушка и сестра, разберет и разложит по своим местам. Из мешка почерпнул сухарей, дал Елке:

— Ешь всухомятку, варить завтра будем.

Та понюхала, легла рядом. Собака тоже намаялась, избила лапы по тайге. Сейчас было не до еды.

Янис вошел в избушку, закрыл за собой дверь. Хотел затопить печь, но передумал. Лег на нары в чем есть, не снимая бродни. Завернулся в одеяло и тут же уснул крепким сном.

Под утро приснился страшный сон. Он бежит по тайге. Сзади его догоняет огромный медведь: зубы клацают, зверь ревет, стонет, старается схватить за больную ногу. Тяжелая котомка на плечах не дает убежать. Тропа тянется в гору. Дыхания не хватает. Силы на исходе. Еще немного, и медведь навалится на него.

Впереди речка. На другом берегу стоит большой барак. Рядом с ним — отец и братья. Он кричит им, просит помощи, но те безмолвны к его мольбам. Лица строгие, холодные, белые как снег. Смотрели недолго, повернулись, пошли друг за другом по дороге вдаль.

— Возьмите меня с собой! — кричит Янис. — Мне здесь плохо!

Отец повернул голову, отрицательно покачал головой: нельзя. И все исчезло.

Проснулся в холодном поту. Нога ноет от надсады. Надо было беречь ее, отлежаться еще пару дней, дать связкам восстановиться, но не было времени.

В избушке холодно, как на улице. Пока спал, замерз под одеялом. Дрожа всем телом, зажег керосинку, натолкал в печь дров, чиркнул спичкой. Пламя весело побежало по сухим дровам, загудело в трубе. В дверь скребется Елка. Запустил ее, та прошла под нары, легла на свое место. Он тоже добрался до спального места, задул лампу, лег, завернулся в одеяло. Благодатное тепло постепенно наполнило стены зимовья. Даже согревшись, под впечатлением сна долго не мог уснуть. Перед глазами стояли отец и братья. «К чему бы это?» — думал он, но не находил ответа.

Утром, как всегда, разбудила собака. Выбравшись из-под нар, лайка потянулась, ткнулась носом ему в руку, попросилась на улицу. Нехотя поднявшись, Янис встал, сильно хромая, открыл дверь. Сам присел на чурку рядом, снял бродни, ощупывая вновь раздувшуюся ногу.

Печь давно погасла, но в избушке тепло. Сегодня Янис решил устроить себе выходной после вчерашнего перехода. Надо отлежаться, сделать компресс, подлечить сухожилия.

Снаружи захрустела сухарями собака. Он приоткрыл дверь, приглашая животину внутрь зимовья, но та не захотела идти. Покончив с едой, собака неспешно отошла в сторону, позвала за собой: что, хозяин, пойдем в тайгу? Парень отрицательно покачал головой: нет. Та, чихнув, неторопливо подалась в лес. Оставшись один, добрался до нар и опять закрылся одеялом с головой.

Солнце в окошке, медленно перебравшись по подушке, наплыло на глаза. Нехотя отвернулся, но начал просыпаться. Небесное светило поддержал голодный желудок. Не в силах противиться, Янис откинул одеяло: надо понемногу шевелиться.

Приподнялся, сел на нары, осмотрелся вокруг. Нога мозжит, но передвигаться можно. Сходил на улицу, вернулся назад, затащил мешок. Удивился: как сюда принес? Его надо было на коне привезти. Но, собираясь в дорогу, о мерине никто не вспомнил.

Перед охотой они всегда завозили продукты на лошадях. Потом кто-то из братьев выводил их домой. В прошлом году по первому снегу пришли вчетвером, ведя за собой двух коней с грузом на спинах, затем Андрис уехал на них домой, увез рыбу и вернулся через три дня.

В этот раз все иначе.

Янис развязал мешок, начал выкладывать продукты на стол. Килограммов пять соленого сала, столько же колбасы. В берестяных туесках — топленое масло, жиры, в мешочках несколько видов круп, мука, сахар. Около трех килограммов соли, ведро картошки. Хотел возмутиться, но остыл. Картошку на себе никогда не носили — для этого были кони. Сейчас был не тот случай. Неизвестно, сколько ему придется здесь прожить.

В отдельной упаковке лежали спички, несколько восковых свечей. Теплая одежда: штаны, куртка, шапка, рукавицы, нижнее белье. Среди прочего — наспех скиданные в общую массу запасы для охоты. Порох, дробь, пистоны и пули перемешались в дороге. Теперь их требовалось разделять, на что уходило много времени. Для одного человека продуктов хватит на полтора месяца, если экономить и совмещать с добычей — до большого снега.

Прежде всего разложил содержимое по своим местам. Большую часть снеди поднял на лабаз — к остальным продуктам, оставшимся с прошлого года. Скоропортящиеся — картошку, колбасу — решил есть в первую очередь.

Растопив печь, сварил суп в большом, семейном котле. Так они делали всегда, когда были вместе. На четверых готовили много, на вечер и утро. Янис не изменил правилам, надеялся, что, может, к вечеру придут отец и братья. Как бы ни было, ежеминутно ждал их прихода. Надеялся, что «там» разберутся во всем и отпустят их. За ними не было вины. За что арестовывать, уводить в ночь? За то, что у них было крепкое хозяйство?

Всю дорогу, пока Янис шел сюда, он на привалах слушал тайгу. За ним могли организовать погоню или, наоборот, могли догнать на коне Юрис или Андрис. Ночью, когда спал у костра, чудились шаги лошади. Казалось, вот-вот из темноты выйдет кто-то из братьев, остановится, слезет с мерина, подойдет к огню, погреет руки. С усмешкой, посмотрев на тяжелую котомку, скажет:

— Не кажилься, братка. Все нормально, вертаемся домой. Тятя так сказал.

За два дня никто не догнал, не остановил. Но надежда не пропадала, наоборот, росла, как вздувшаяся после дождя речка. Янис не переставал себя тешить мыслями, что будет не все сразу. Пока «там» разберут бумаги, проверят, докажут, пройдет время. Что сегодня вечером или, может, на этой неделе отец и братья придут к нему, и все вернется на места.